На праздниках в монастыре всегда раздают шоколадки и высказывания святых. Кому что достанется. Обычно мне доставались укоризненные. Такие, что я даже боялась их брать. И боялась, что кто-нибудь из высоких гостей попросить меня зачитать их вслух. И тогда всем станет ясной моя убогая сущность.
Например, такое: «Веровать свойственно душе возвышенной и великой, а неверие служит признаком души неразумной и низкой», — сказано мне было свт. Феофаном Вышинским.
То, что дело обстоит именно так, мне стало понятно сразу же, потому что после этого высказывания, я скрючилась, как резиновый эспандер после упражнения. Почувствовав, что это наиголейшая правда. Что я низка и неразумна в самой их последней степени. И веры во мне не было, и нет. А раз так, то ничего и не надо. Какая уж там духовная жизнь после этого. Только зябкое прозябание в осознании того, что вера моя угроблена низостью мой души и чем дальше, тем ниже она становится.
Но вот однажды — о чудо!- пришло пожелание от прп. Силуана Афонского: «Когда ум весь в Боге, то мир забыт совершенно!»
Меня это окрылило настолько, что мир мною был забыт бесповоротно, а если пытался о себе напомнить, то получал тычка, чтобы знал свое место и во святая святых – ни-ни…
Стоило ко мне во время трапезы подойти Клаве и начать рассказывать в своем обычном духе список наделанных дел за день, чтобы начать просить прощения за них, а в этом ряду были и вырванные сортовые ирисы, и выдернутые отростки малины, с огромным трудом отлитые на жаре, как я строго сказала ей, чтобы она отошла прочь и не мешала бы людям есть, когда они садятся за стол.
Мир был побежден и прогнан с позором. Дальше больше, подошла Оля со своими четырьмя предложениями вот уже на протяжении 5-ти лет и через каждые три дня. Вздохнув, она сказала: «Снова сестра не дает мне ребенка».
«Ну, сходи в следующий раз, не так часто». «А если мне подать в суд и вернуть свои права?» «А как ты будешь жить без пенсии?» «Пойду работать» . «Хорошо, давай поищем что-нибудь». «Нет, я не смогу работать». «Тогда потерпи».
И ее мне хотелось сейчас отсечь, как нечто мирское, в котором я участвую вот уже на протяжении 5-ти лет. Я, словно цепная звездочка на велосипеде, своими зубьями цепляю эту цепь из четырех предложений через каждые три-четыре дня, продвигая их по своей оси. И благодаря этому, цепь не останавливается, и велосипед жизни Оли движется дальше. И ее отсечь прочь? Но не успеваю. Звонит батюшка и просит записать кого-то на помин об упокоении души.
— Помните, я просил два года назад помолиться о своем бывшем сослуживце? Его уволили из армии тогда не очень красиво. Владимир, его звали.
К своему стыду, понимаю, что не помню.
— Ну, он полковник был, еще летали вместе,– начинает горячиться Батюшка.
Пытаюсь вспомнить, чтобы успокоить его. Не получается.
— Помните, он еще потом таксистом устроился и попал в ДТП, напротив Духосошественского храма, сбил пьяного в темноте. Тот бежал успеть в Алкомаркет до закрытия. Я еще просил вас помолиться, чтобы много не дали ему.
Покрываюсь потом и мурашками. Не помню. Не молилась. Поэтому ничего не говорю.
— Ну как же так, ведь я вам два раза напоминал. Еще в храме, помните? Так вот, он отсидел два года на поселении и за месяц до освобождения умер там от ковида, — уже упавшим расстроенным голосом заканчивает Батюшка, правильно истолковав мое затяжное молчание.
Молчу с похолодевшим лицом. Не помню, не молилась, не знаю, не слышала. Все. Жизнь чья-то закончилась, и некому было провернуть педаль ее цепи. Она остановилась.
Как же мне теперь жить дальше? Снова вижу краем глаза выстраивающихся в очередь Клаву, Олю и других обитательниц центра. Ну что ж, жизнь продолжается, нужно впрягаться в нее и нажимать на педали, авось кому-то помогу.